«Ноль на ноль» ознакомительный отрывок
Первые две с хвостиком главы из романа «Ноль на ноль». Это примерно 10% книги.
Глава 1
В предутренней темноте архангельской тайги, между платформами «952 км» и «944 км», ползла короткая электричка из трёх потрёпанных временем вагонов. Чем-то она напоминала облезлую ящерицу, где-то потерявшую хвост и непонятно как оказавшуюся в зимней северной глуши. Внутри поезд выглядел ещё непригляднее, чем снаружи, и если бы не февральский мороз, сковавший слой грязи в сплошное ледяное покрытие, то ноги, казалось, просто увязали бы в полу. Колёса отстукивали ритм, вагон мотало, а в насквозь промороженном тамбуре под светом едва мерцавшей лампочки курил папиросу единственный пассажир.
Звали его Дэн. В этом богом забытом месте он казался таким же чужим, как его имя, сокращённое на иностранный манер. Довольно высокий, худой, в длинном драповом чёрном пальто, тяжёлых берцах и ушанке, из-под которой выпадал перетянутый резинкой хвост волос. На его узловатых пальцах красовалась пара перстней с затёртыми от времени то ли символами, то ли силуэтами непонятных существ. Дэн был явно из той породы, что сторонится общества обывателей и мещан; таких обычно не встречают добром в провинциальной глуши. Однако его лицо, сосредоточенное, бледное и неподвижное, как погребальная маска Агамемнона, с цепким звериным взглядом невероятно живых глаз, враз отбило бы всякую охоту предъявлять его обладателю какие-то претензии.
Дэн курил и рассеянно разглядывал ледяные узоры на окне тамбура. Он размышлял о миссии. Закончив вторую папиросу, бросил окурок на пол и раздавил его ботинком. Вытащил из кармана пальто полупустую пачку «Казбека», немного подумал, убрал назад. Поскрёб заросшую щетиной щёку.
— Миссия… Какого чёрта?! — процедил он сквозь зубы.
Слово звучало пафосно и откровенно цинично. И хотя он самолично обозначил так предстоящее мероприятие, было всё-таки слишком называть миссией убийство человека, чья вина заключалась лишь в том, что ему назначили роль в игре, о которой сам он даже не подозревал. Прежде Дэн никогда не задумывался об этих мелочах и со спокойным сердцем выполнял эти задания, но в этот раз на его душе отчего-то было муторно и тяжело. В этот раз он был полон сомнений.
А сомневаться в его деле было нельзя. Впрочем, Дэн не отличался осторожностью и не боялся рисковать, так что вместо того, чтобы отринуть сомнения, он, наоборот, решил усугубить их и последовать за ними. К тому же, это никак не противоречило способу, которым он приводил приговоры в исполнение.
Способ был проверен годами и заключался в том, чтобы раскачать своё внутреннее состояние между двумя пределами доступного человеку бытия, а затем резко замереть в середине, остановив маятник и соединив противоположные полюсы в парадокс. Этими полюсами были Лета и Псевдос — Забвение и Ложь, сила смерти и сила страсти. Тот, кто знал эти пределы и был способен проживать их одновременно, мог проникать в судьбу своей жертвы и прерывать её. Сомнения, которые сейчас нахлынули на Дэна, как раз вели в Лету, к силе смерти, где распадался смысл и таяла жизнь.
Дэн выдохнул, прикрыл глаза и вошёл в состояние транса.
ЛЕТА, ЗАБВЕНИЕ.
Дверь распахнулась. Сразу за ней располагался каменный колодец, в глубину которого вела лестница. Дэн шагнул на ступени и начал спускаться вниз, вскоре затерявшись в клубах плотного тумана. Через довольно продолжительное время дорога вывела его на плато. Здесь до самого горизонта простиралась каменная пустыня, освещаемая светом полной луны. Запретная для любого смертного территория, откуда начиналась изнанка того, что наверху было принято называть «человеческой жизнью». Во все времена люди прилагали неимоверное количество усилий, чтобы не осознавать реальности этой изнанки, потому что иначе они просто не могли бы жить так, как жили.
Дэн шёл, ориентируясь на хорошо понятные ему знаки, которые были начертаны на камнях и скалах. Он уходил всё дальше в глубину пустыни до тех пор, пока знаки не перестали быть узнаваемыми, и он уже не мог прочитать заложенные в них послания. Здесь он встретил существ, по форме ничем не напоминавших человека, но продолжавших обладать человеческой сущностью. Мужчины и женщины, они были заточены в камнях. Когда-то давным-давно они родились людьми, жили ради того, чтобы просто жить, заботились о незамысловатых мирских делах и не задавались лишними вопросами. Как и всем остальным, им суждено было умереть, но их земная жизнь не окончилась смертью. Вместо этого она продолжилась здесь, на изнанке бытия, где все эти несчастные стали обездвиженными кровоточащими существами, не способными ни умереть, ни прекратить страдания, сохранявшими разум и все свои прежние желания земного человека. Они поддерживали баланс верхнего человеческого мира.
Дэн много раз посещал эту территорию, но только сейчас смог ясно увидеть причину чудовищного положения её обитателей. Там, в земном мире, благополучие людей требовало платы. Счастье, безмятежность и свет одних оплачивались отчаянием, страданием и кромешной тьмой других — таков был закон великого баланса. На самой заре возникновения человечества нечто чужеродное, не принадлежавшее людям, но убедившее людей в том, что оно и есть их истинная природа, разделило их единую реальность на «Я» и «не Я», «моё» и «не моё». Мир был поделён, а рай и ад стали самыми крупными обломками прежней реальности. Это были континенты, которые не существовали друг без друга. Они не являлись независимыми пространствами или противоположными состояниями души, нет — рай и ад непрерывно порождали и пожирали друг друга, и самое страшное для людей заключалось в том, что рай для одних был возможен только за счёт ада для других.
Пространство земной житейской суеты просто продолжало этот принцип. Люди, обитавшие в обычном мире, даже не подозревали, кем оплачен их банкет. Они полагали, что всё зависит от них самих. Живущие не вглубь, а вширь, они радовались и грустили, любили и предавали, старались и отчаивались, совершали благородные дела и преступления, но все при этом как один искали счастья. Что изменилось бы, узнай они, что даже самое крошечное счастье всегда оплачивается страданием других? Разве остановились бы они? Променяли бы слепоту счастливых на невыносимость жизни зрячих? Конечно, нет. Они скорее убили бы того, кто осмелился им это показать. Они ничего не желали знать о Жертвах.