«Дети радиации» фрагменты повести
«Ты умрёшь! Зачем живёшь?» — крикнул напоследок Митрич, удирая в дом. А дядя так и не понял, что демонстрацией своей силы он выставил напоказ всю свою слабость, а заодно — предопределил чувства Митрича к большим опасным людям: брезгливость вкупе с любопытством, какие он уже испытывал к земляным червям, когда ходил к куче гнилого сена у погреба и расковыривал её лопатой. И ещё — неясное желание поддеть их, глупых взрослых, на рыболовный крючок, чтобы они извивались, туда-сюда, туда-сюда, а потом — плюх их в воду прямо на крючке! — как это делал на рыбалке с червяками его дед.
Деда Митрич любил и уважал, поэтому пытать о смысле жизни не стал — побоялся разочароваться, да и понял уже, что ответа не будет. Взрослые, взрослые… Ни черта они не знали, только притворялись да водили друг друга за нос.
Откуда было пятилетнему Митричу знать, что смысл жизни — субстанция непостоянная. Смысл жизни подобен кошке, которая гуляет сама по себе. Этого вольного зверя всегда приходится приманивать, кормить, а наслаждаться его обществом можно не дольше того времени, которое зверь сам посчитает нужным подарить. А потом кошка уходит, и остаётся только ждать, что она снова пройдёт рядом и, может быть, если очень повезёт, заглянет в дом на миску с молоком.
Не мог Митрич знать и того, что в мире очень мало людей, кто оставляет свои дома открытыми для таких кошек. Большинство никогда не отворяют своих дверей и заменяют живой смысл мёртвым суррогатом — механической работой, погоней за вещами, удовольствиями, вынужденной заботой друг о друге да одобрением и завистью со стороны других, таких же запертых в своих надёжных клетках личностей.
Сам Митрич, как ни старался, но смысла в своей жизни не ощущал. Не приходила к нему заветная кошка. Нет, были, конечно, какие-то мечты, которые освещали путь вперёд, но они не выходили за пределы банального «вот стану взрослым, и тогда…» Что произойдёт тогда, Митрич представлял себе слабо, ведь эти мечты были самодостаточны, они всего лишь отражали общее детское желание наконец-то жить по своим правилам.
Однажды, проезжая с мамой на автобусе мимо огромного многоэтажного здания, Митрич указал рукой на огоньки окон в верхних этажах и сказал:
— Я там работаю.
— Кем? — улыбнулась мама.
— Работаю! — насупился Митрич.
Там, в этих окнах, обитали его мечты. Самостоятельного смысла в такой жизни, разумеется, быть не могло, но Митрич об этом ещё не подозревал. Тоскуя о вольной кошке смысла, он одновременно строил свою личную бронированную дверь, за которую не сможет пробраться никакая кошка — строил по образу и подобию тех дверей, что окружали весь его незамысловатый детский мир.
Но жизнь как-то продолжалась. Биохимические процессы в теле, повинуясь неумолимому генетическому коду, работали слаженно и чётко, нужные молекулы оказывались на своих местах, и вся эта биомешанина бегала в шортах и панамке по солнечной поляне перед дачным домом, ковыряла лопаткой кротовины, ела яблоки, следила за птицами и день ото дня росла.
Скрывалось ли за этим что-то ещё? Конечно, скрывалось, и здорово мешало наслаждаться жизнью. Нечто приходило по ночам и безутешно выло где-то возле левого уха внутри головы, а может, не выло, а натужно хохотало, предрекая Митричу поиски, которые никогда не достигнут цели. Митрич ворочался в кровати и часами не мог заснуть, глядя в темноту и прислушиваясь к шорохам за окном. В эти мгновения он соприкасался с тем, что рано или поздно приходит к каждому и разрушает летаргический сон о простом человеческом счастье, опустошает эту чашу, чтобы дать шанс заменить мечты о счастье — смыслом. В дверь к Митричу скреблась та самая долгожданная кошка, которую он не узнавал.
Прошёл год, и Митрич понял, что это нечто приходит не только по ночам, когда нет больше никаких дел и остаёшься наедине со своей головой. Нет, оно постоянно присутствовало в жизни; достаточно было остановиться, замереть и прислушаться к себе, и далёкий воющий то ли хохот, то ли плач проникал в самую глубину души, заставляя тело цепенеть.